Личность Сталина.

Добавлено: 10.11.09, 05:08 +0000

Ленин или Сталин

— 5.11.09 10:08 —

ТЕКСТ: ЮРИЙ ГОЛАНД
ФОТО: ИТАР-ТАСС

Если нам так уж необходимо ориентироваться на какую-нибудь историческую фигуру, то надо перестать восхвалять мнимые сталинские подвиги и обратиться к опыту ленинского НЭПа.
От истории с надписью из гимна СССР 1943 года в открытом после реконструкции вестибюле станции метро «Курская» голова может пойти кругом. В августе восстановили только слова о Сталине, спустя два месяца дополнили цитатой о Ленине, а тут еще и главный архитектор Москвы заявил, что нужно вернуть памятник Сталину, который стоял в вестибюле при жизни диктатора. На первый взгляд, кажется, что во всем этом трудно обнаружить какую-то логику, и можно подумать, что мы просто живем в сумасшедшем доме. Именно там многочисленные свидетельства о миллионных репрессиях, осуществленных по указаниям руководителя страны, вовсе не препятствуют его популярности.
Однако не хочется верить в то, что все мы помешались. Прежде всего попробуем разобраться, откуда взялся такой всплеск интереса к личностям уже далекого прошлого. Россия традиционно должна иметь какую-то духовную основу своего развития, то, что называется национальной идеей. Эта идея воплощается в крупных исторических фигурах, которые ее выражают.
В советский период после разоблачений сталинских преступлений на ХХ съезде партии широкое распространение получила идея возврата к ленинским нормам жизни, и плохому Сталину противопоставлялся хороший Ленин, образ которого рисовался в розовом свете.
После распада СССР стали осуждать Октябрьскую революцию и, конечно, Ленина. Причем в соответствии с национальной традицией бросились из одной крайности в другую: если в советское время его образ идеализировали, то в постсоветской России, наоборот, поносили. В это время была предпринята неудачная попытка выдвинуть в качестве основополагающей идеи примат общечеловеческих ценностей. Беда в том, что этой идее трудно было получить массовую поддержку в условиях «шоковой терапии», приведшей к падению производства, резкой дифференциации в доходах и обнищанию значительной части населения. Массовое сознание не терпит вакуума, отсюда и рост популярности Сталина.
Этот внезапный прилив любви к «вождю народов» не был случайным и вызывался реальным положением в стране. Власти стали все шире использовать насилие для решения внутриполитических проблем, например, пойдя на разгон Верховного совета и войну в Чечне. Да и сами граждане стали значительно чаще прибегать к насильственным методам разрешения различных конфликтов – количество убийств возросло по сравнению с советскими временами в несколько раз. Потому и массовые репрессии сталинского периода уже не воспринимались с таким ужасом и отвращением. В то же время радикальные реформы, проводимые без оглядки на их цену, во многом способствовали тому, что само понятие о неприемлемых средствах для достижения цели стало размываться.
При этом у многих людей сохранились великодержавные амбиции, несмотря на распад СССР и ослабление влияния России в мире. А подчас именно поэтому, как реакция слабого и обиженного. Опору для таких амбиций они пытались найти в прошлом, прежде всего в победе в Великой Отечественной войне. Так как она была достигнута под руководством Сталина, то это также вело к росту его авторитета. Даже несмотря на тот факт, что именно из-за его действий до и во время войны цена победы оказалась такой дорогой.
В последнее десятилетие на эти тенденции наложилось стремление властей укрепить вертикаль власти и различными средствами на много лет сохранить действующую политическую систему. Разумеется, речь не идет сейчас о массовых репрессиях, но налицо готовность использовать такие методы, которые фактически лишают граждан возможности на выборах сменить действующую власть. Недавние региональные выборы могут служить хорошей иллюстрацией этой практики.
Сталинский принцип «совершенно неважно, кто и как будет в партии голосовать, но чрезвычайно важно, кто и как будет считать голоса», выдвинутый им в период внутрипартийной борьбы, с размахом используется и в наше время.
Вдохновляет современных лидеров и сталинский пример почти 30-летнего пребывания у власти, который показывает, что в нашей стране не только в царские времена, но и позднее сохранялась традиция многолетнего единоличного управления.
В то же время на отношение к Ленину повлияло сложившееся и распространявшееся в средствах массовой информации искажение его образа. Ссылаясь на высказывания и действия Ленина в период гражданской войны, говорят, что он тоже был жестоким человеком. Но без таких качеств гражданскую войну вряд ли можно было выиграть, причем надо сказать, что и в то время некоторые его соратники, в частности Сталин, вели себя куда круче, и он их сдерживал.
Для оценки личности Ленина в целом важнее, что после окончания войны он понял, что нельзя дальше идти по пути эскалации насилия, которое вызвало крестьянские восстания. Именно этим он мотивировал необходимость перехода к новой экономической политике.
Введенная по его инициативе «всерьез и надолго», как он говорил, она предусматривала переход от продразверстки к продналогу, сочетание государственного регулирования и рыночных отношений, сосуществование государственного и частного сектора, привлечение беспартийных специалистов к работе на ответственных постах в государственном аппарате и на госпредприятиях. В период НЭПа Ленин выдвигал на первый план восстановление экономики и культурное строительство, выступая за сокращение численности армии и органов госбезопасности.
Сталин же изначально считал НЭП временной уступкой, от которой надо отказаться, когда власть укрепится. Отсюда вытекало и различие в используемых ими средствах для достижения цели. Если Ленин в ходе развития НЭПа пришел к убеждению о недопустимости широкомасштабного насилия, то Сталин был готов применять самые жестокие методы по отношению как к крестьянству, так и к другим социальным группам. Он исходил из того, что такие методы помогают добиваться осуществления его главной цели – получения и удержания единоличной власти.
Кстати, именно на эту особенность сталинского характера Ленин указывал в известном письме к съезду партии, где предлагал снять его с поста генсека, ибо он «сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».
Если надо проиллюстрировать различие между двумя лидерами, то можно сказать, что Ленин, который, конечно, тоже был далеко не ангелом, все-таки общественных деятелей, открыто критиковавших власть, высылал за границу за счет государства, а Сталин их арестовывал и позднее расстреливал.
Совсем не случайно, что после перехода к НЭПу отношение западных лидеров к Ленину, как инициатору таких перемен, значительно улучшилось. В начале 1922 года в приглашении российской делегации на международную конференцию в Генуе подчеркивалось от имени итальянского правительство в согласии с британским желательность личного участия в ней Ленина. И это было отражением не столько уступчивости Запада, сколько определенной эволюции ленинских взглядов. Ведь Ленин единственный из руководителей страны публично признал ошибочность политики «военного коммунизма», за что подвергся критике со стороны своих коллег. Вспоминая то время, Троцкий писал наркому просвещения А. Луначарскому в 1926 году, что за границей было широко распространено мнение о том, что Ленин хочет вести Россию к капитализму, но ему мешают другие члены советского руководства. Сторонником такой точки зрения был, в частности, английский премьер-министр Ллойд Джордж.
Эту эволюцию взглядов советского вождя видели и иностранные бизнесмены, имевшие дело с Россией. Так, после смерти Ленина на заседании организации французских бизнесменов в мае 1924 года граф Гедон, незадолго до того посетивший Россию, сказал о Ленине: «Если мы его когда-то проклинали, то теперь еще больше должны его оплакивать. Только он мог осуществить искупление прежних ошибок».
А крупный американский бизнесмен И. Ньюрбергер, торговавший с Россией с начала ХХ века и в июне 1924 года посетивший СССР, в своем интервью американской печати подчеркивал: «Смерть Ленина страна и весь мир рассматривали как бедствие, так как его ум был особенно приспособлен для того, чтобы проводить новые идеи в сравнительно здравых границах. Ленин постепенно вел страну от крайностей коммунизма к более здравому социализму, к более правильному и практическому сотрудничеству людей. Его преемники не обладают его особенным суждением и административными способностями».
Сталин не только не был последователем Ленина, но, скорее, его антагонистом, свернув НЭП, продолжение которого было основным ленинским заветом. Но есть историки, которые утверждают, что на базе НЭПпа нельзя было провести индустриализацию и вообще модернизация в России может осуществляться только силовым путем. Такой подход исключение выдает за правило. Даже в царской России развитие экономики ускорялось, когда самодержавный режим ослаблял свою хватку и создавал для бизнеса более благоприятные условия. Эта же тенденция продолжилась и при ленинском НЭПе. Успешное восстановление экономики в тот период лишний раз подтверждает возможность развития без опоры на насилие.
Что же касается успеха сталинской индустриализации, то не надо забывать, что ее проведение на основе ограбления деревни, ликвидации рынка и массовых репрессий привело не только к неисчислимым жертвам, но и к тому, что сельское хозяйство страны получило такой удар, от которого оно до сих пор полностью не оправилось.
Наша власть заявила о своем желании осуществить ненасильственную модернизацию. Но если мы хотим ориентироваться на какую-нибудь историческую фигуру, то надо перестать восхвалять мнимые сталинские подвиги и заимствовать отдельные черты его системы, а больше использовать опыт ленинского НЭПа.

Автор – ведущий научный сотрудник Института экономики РАН.
http://www.gazeta.ru/comments/2009/11/05_a_3280705.shtml

Добавлено: 28.11.09, 06:30 +0000

"Меня тут ценят только потому, что я добился успеха в Англии"

Журнал «Власть»
№ 46 (849) от 23.11.2009

75 лет назад, в 1934 году, профессора-физика Петра Капицу, работавшего в Англии и приехавшего в отпуск, не выпустили из СССР. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов изучил советский опыт возвращения ученых-невозвращенцев.

"Русские люди устремились к границам"

Утечка мозгов из России, о необходимости борьбы с которой стали много говорить в последнее время, имеет долгую и непростую историю. Ученые мужи и талантливые молодые люди начали покидать Российскую империю вскоре после того, как Александр II в начале своего царствования дал подданным свободу передвижения по миру — упростил правила выезда и снизил сборы за выдачу заграничных паспортов. Далеко не все уезжали потому, что им были ненавистны царские порядки. В российские университеты не принимали женщин, а для иноверцев, причем не только иудеев, но и для мусульман, а в некоторых учебных заведениях и для католиков, существовали разнообразные ограничения при приеме.
Ко всему прочему многие российские университеты испытывали затруднения с подбором преподавателей, так что даже в самых известных из них годами не могли найти достойных кандидатов для руководства кафедрами или замещения профессорских вакансий. В результате научных школ по многим направлениям, бурно развивавшимся в Европе, в Российской империи попросту не существовало. Так что заинтересованным исследователям не оставалось ничего другого, как отправляться за границу.
К примеру, будущий Нобелевский лауреат и знаменитый микробиолог Илья Ильич Мечников после окончания лицея собирался изучать структуру клетки в Германии, в Вюрцбургском университете. Однако привязанность к дому оказалась сильнее, и, так и не приступив к занятиям в Германии, он вернулся в Россию и поступил в Харьковский университет. Его следующая поездка за знаниями по Европе оказалась более успешной и продолжительной — три года. Вернувшись, он получил докторскую степень в Санкт-Петербургском университете, а затем преподавал в Новороссийском университете в Одессе. В 1882 году профессор Мечников в знак протеста против усиления правительственного контроля над университетами подал в отставку и вновь уехал в Европу, ненадолго вернувшись в Россию в 1886 году. Годом позже он принял предложение работать в Пастеровском институте в Париже и оставался во Франции до конца своих дней.
Другой крупный ученый химик-органик — Владимир Николаевич Ипатьев сделал другой выбор. После трех лет стажировки в Мюнхене и Париже он вернулся в Россию, преподавал в Михайловской артиллерийской академии и Санкт-Петербургском университете, был избран в Академию наук и получил в Первую мировую войну пост начальника Химического комитета при Главном артиллерийском управлении и чин генерал-лейтенанта.
Иногда выбор зависел не только от уезжавшего из России. Продолжавшиеся гонения на университеты и студенчество привели к тому, что в 1880-х годах среди иностранных студентов-медиков Сорбонны насчитывалось до трети русских. Немалое число из них, получив диплом, пытались остаться навсегда во Франции, обзавестись французским гражданством и медицинской практикой. Однако французские врачи, не на шутку испуганные перспективой массового русского нашествия, добились ужесточения правил приема иностранных студентов, что резко уменьшило количество подданных Российской империи, желавших получить медицинское образование во Франции. В итоге многим потенциальным эмигрантам пришлось вернуться на родину.
При возвращении власти не испытывали бурной радости, как и их отъезд никому не казался вселенской трагедией. Все понимали, что ученому лучше живется там, где лучше работается, и что приносить пользу русской науке можно с одинаковым успехом и на родине и в Европе. Ведь в конце концов, и Михаил Ломоносов, первый русский ученый с мировым именем и основатель Московского университета, получил высшее образование в Марбурге и Фрейбурге.
Совсем иной стала картина после революции. Из голодающей страны, где ученые оказались никому не нужным балластом, пыталось уехать огромное количество специалистов всех отраслей знаний. Иван Иванович Манухин, видный ученый и врач, на протяжении многих лет лечивший Максима Горького и с его помощью в 1921 году покинувший советскую Россию, писал:
"Годы 19-20-й были периодом все нарастающего, из недели в неделю, из месяца в месяц, тягчайшего для нормального человека ощущения какой-то моральной смертоносной духоты, которую даже трудно определить точным словом, разве термином "нравственной асфиксии". Люди были поставлены в условия, когда со всех сторон их обступала смерть либо физическая, либо духовная... Все делается лживо, обманно, враждебно, озлоблено вокруг вас и безмерно, беспредельно, интегрально-беззаконно. Декреты сыплются на обывателя без счета, а закона нет, и самый принцип его отсутствует. Нет ничего удивительного, что русские люди устремились к границам — кто куда: в Финляндию, на Украину, в Польшу, Белоруссию. Хотелось жить как угодно: в бедности, в убожестве, странником, пришельцем, лишь бы не быть принуждаемым жить не по совести".
Проблема заключалась лишь в том, что пересечь границу без разрешения новой власти было практически невозможно. Исключение было сделано лишь для философов и других гуманитариев, настроенных против большевиков: их выслали из страны в 1922 году. Остальным же оставалось лишь придумывать разнообразные благовидные предлоги для выезда на время, часто превращавшегося в отъезд навсегда.

"Спецы, оставшиеся у нас, самые худшие"

Самой проторенной дорогой в эмиграцию в 1920-х годах стали командировки под надуманными предлогами, поездки на лечение и выезд на работу в советские учреждения за границей. К примеру, выдающийся кораблестроитель и математик академик Алексей Николаевич Крылов и его будущий зять молодой физик Петр Леонидович Капица уехали из России в составе делегации академика Абрама Федоровича Иоффе.
"В начале 1921 года,— вспоминал Крылов,— Академия наук возбудила ходатайство перед Советом Народных Комиссаров о командировании комиссии от Академии наук для возобновления научных сношений с заграницей, закупки книг и журналов, новейших оптических и физических приборов и пр. С этой целью в начале января 1921 года были командированы в Германию сотрудники Государственного оптического института Архангельский и Чулановский для подготовительных работ. Затем была образована академическая комиссия в следующем составе: директор Оптического института Д. С. Рождественский, академик А. Ф. Иоффе, академик А. Н. Крылов, доцент Политехнического института П. Л. Капица, сотрудник Политехнического института М. В. Кирпичева, заведующая библиотекой Главной физической обсерватории А. Б. Ферингер. Командировка этой комиссии за границу была утверждена Совнаркомом".
После приезда в Берлин выяснилось, что советское правительство заказало в Швеции 750 паровозов и нужно заниматься их доставкой морем, и знаток судового дела Крылов тут же предложил свою помощь в организации процесса. Затем он занимался закупкой кораблей для нужд возрождающегося советского торгового флота и вдобавок контролировал постройку пароходов-лесовозов для смешанного советско-норвежского общества. А когда закончилась и эта работа, взялся наблюдать за строительством танкеров для советского "Нефтесиндиката" на французских верфях. Все эти годы он оставался советским гражданином, как все в советских загранучреждениях, получал немаленькую зарплату и даже иногда ездил с отчетами в Москву. Но по сути он жил в эмиграции и вел научную работу во вполне благоприятных условиях. Таким же научным эмигрантом с советским гражданством стал и Капица, которого по рекомендации Иоффе принял во всемирно известную Кавендишскую лабораторию в Кембридже ее директор профессор Эрнест Резерфорд.
Похожими путями выезжали и менее титулованные специалисты. К примеру, Иосиф Лазаревич Поляков, известный инженер-электрик и изобретатель, выехал вместе с семьей из СССР для работы в советской торговой фирме в Англии "Аркос", а затем, когда нужда в его услугах отпала, остался на Британских островах и выхлопотал для себя и близких разрешение на жительство.
Подобная неформальная эмиграция буржуазных специалистов ставила пролетарскую власть в сложное положение. Получалось, что она сама оплачивала их выезд и обустройство на новом месте и при этом лишалась квалифицированных инженеров и ученых, в которых остро нуждалась для восстановления страны после Первой мировой и Гражданской войн. Ведь многие из тех, кто еще оставался в СССР, под разными предлогами уклонялись от сотрудничества с большевиками — уходили в чистую науку или преподавание, работали на частные фирмы или помогали иностранцам, взявшим в концессию заводы, месторождения или лесные угодья.
Именно поэтому те немногие видные ученые, которые полностью поддерживали новую власть и работали на нее, ценились особенно высоко. Академик Ипатьев, сотрудничавший с большевиками с первых дней революции, в 1921 году возглавил Главное химическое управление Высшего совета народного хозяйства. Советское руководство доверило ему не только управление всей химической промышленностью страны, но и ведение конфиденциальных переговоров с германскими правительственными чиновниками и немецкими промышленниками об организации в СССР производства химического оружия.
Не так активно, но вполне добросовестно помогал советской власти и другой видный русский химик — Алексей Евгеньевич Чичибабин. В 1918 году он возглавил Правление государственных химико-фармацевтических заводов и Научный химико-фармацевтический институт, а затем в 1922-1927 годах был председателем Научно-технического совета химико-фармацевтической промышленности.
Однако эти исключения лишь подтверждали общее правило. Специалистов отчаянно не хватало. А многие из имеющихся всеми правдами и неправдами пытались выехать из страны. Чтобы хоть как-то исправить положение, в августе 1923 года глава ОГПУ и Наркомата путей сообщения Дзержинский внес в ЦК следующее предложение:
"По сообщению нашего (ГПУ) представителя в Берлине, сейчас среди немецких специалистов (химиков, инженеров и др.) даже очень высокой квалификации наблюдается желание ехать в Россию на работу — при очень скромных требованиях. Полагаю, что эту тягу необходимо использовать во всем объеме, с тем, однако, чтобы это использование было строго продумано и сорганизовано... Если Политбюро согласно с этим предложением, то, полагаю, следовало бы поручить это дело РКИ с привлечением меня для разработки плана и проведения его в советском порядке... За границей имеется целый ряд довольно крупных русских специалистов и окончившей за границей учение молодежи, тяготящихся условиями своей жизни и желающих вернуться и работать в Советской России. Между тем мы очень бедны спецами. Из своего опыта на транспорте должен сказать, что спецы, оставшиеся у нас, самые худшие, без инициативы, без характера. Тянут лямку, чтобы жить. Самые лучшие и подвижные у нас спецы — это полученные нами (и почему-то не расстрелянные) от Колчака, Деникина и Врангеля. Думаю, что из эмигрантов могли бы получить немало спецов инициативных. Только для этого не надо давать общей амнистии, а нужным нам спецам давать индивидуальные прощения и прием в русское гражданство с тем, чтобы они обязались определенное время (1-2 года) работать там, где мы укажем, чтобы доказали свою искренность раскаяния... Если ЦК одобрит эту мысль, то прошу поручить мне разработать соответствующий законопроект совместно с НКЮстом и СНК".
Политбюро согласилось: "Предложение т. Дзержинского принять, допустив в принципе возвращение русских специалистов из эмигрантов и привлечение их к работе". Процесс реэмиграции ученых начался.
Нужно признать, однако, что возвращение шло не слишком успешно. Об одной из немногих удач в 1927 году Чичибабин докладывал в Научно-техническое управление ВСНХ СССР. В записке о переговорах с Алексеем Павловичем Ореховым говорилось:
"Мною велись переговоры с проживающим в Париже Алек. Павл. Ореховым, весьма выдающимся химиком, относительно занятия им должности заведующего одного из отделов Науч. химико-фармацевтического института. Ввиду этого им подано заявление относительно разрешения приехать в СССР".
Неформальных эмигрантов, сохранявших гражданство СССР, пытались привлечь высокими званиями и благами. Добившегося значительных успехов в Англии Капицу избрали членом-корреспондентом Академии наук. А академику Крылову сулили пост вице-президента академии, квартиру и прочие прилагавшиеся к должности льготы и привилегии, но он и от звания, и от возвращения в СССР уклонился.
История, однако, получила неожиданное продолжение. Жена непременного секретаря Академии наук Сергея Федоровича Ольденбурга Елена Григорьевна записала 4 июля 1926 года в дневнике: "Был академик Ипатьев. Он не прочь в вице-президенты, дает это понять". Однако его как правительственного кандидата не поддержали академики. А избранного академиками Александра Евгеньевича Ферсмана не утвердило правительство. И, как говорилось в том же дневнике, "не утвержден Ферсман, который был этим так огорчен, что у него сделался нервный припадок и он слег... Сгоряча он говорил, что бросит Россию и уедет". Однако затем его все же утвердили. А страну покинул смертельно обиженный Ипатьев.

"Он больше не вернется в Союз, а изобретения скроет"

На первых порах его отъезд ничем не напоминал эмиграцию. Он, как и в предыдущие годы, поехал на лечение в Германию, где совмещал посещение врачей с выполнением заданий правительства. Но в 1927 году неожиданно заключил контракт на работу с немецкой химической фирмой, и его отсутствие в СССР стало затягиваться. Однако и это не вызывало никаких подозрений: в договоре с фирмой говорилось, что результаты его разработок патентуются и будут продаваться, но СССР может использовать их бесплатно. Вот только на письма из Москвы, в которых ему советовали "вернуться поскорее домой", академик отвечал жалобами на здоровье и контракт с фирмой, обязывающий его работать без длительных отлучек из Германии.
Тем временем ситуация с бегством из совзагранучреждений начала принимать скандальный оборот. В 1929 году на пленуме ЦК ВКП(б) нарком внутренней и внешней торговли Микоян рассказывал, что за последнее время только по его ведомству отказалось вернуться из загранкомандировок 44 человека, из них 7 коммунистов. Партия и правительство решили, что уговоры больше не помогают и нужно применять к невозвращенцам карательные санкции. Так появился закон "О перебежчиках", в котором говорилось:
"Отказ гражданина СССР — должностного лица государственного учреждения или предприятия СССР, действующего за границей, на предложение органов государственной власти вернуться в пределы СССР рассматривать как перебежку в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и квалифицировать как измену.
Лица, отказывающиеся вернуться в СССР, объявляются вне закона.
Объявление вне закона влечет за собой:
конфискацию всего имущества осужденного;
расстрел осужденного через 24 часа после удостоверения его личности.
Все подобные дела рассматриваются Верховным Судом СССР.
Имена объявленных вне закона подлежат сообщению всем исполкомам и органам ГПУ.
Настоящий закон имеет обратную силу".
Последний пункт имел особенно грозное значение, поскольку распространял действие карательных санкций и на тех, кто не возвратился до принятия закона. То есть на всех невозвращенцев. Не исключено, что именно угрозой применения закона "О перебежчиках" власти удерживали в стране академика Крылова, приехавшего в 1929 году в Москву с очередным отчетом. И именно поэтому Крылов с оказией — очередным ученым, поехавшим в научную командировку, чтобы никогда больше не вернуться на родину социализма,— передал письмо к дочери в Кембридж, где просил ее и Петра Капицу воздержаться от приезда в СССР, но сделать это так, чтобы не вызвать у советского руководства подозрений в нелояльности.
Бегство академиков тем не менее продолжалось. В 1930 году СССР покинул академик Чичибабин. Причиной отъезда стала семейная трагедия. Его дочь, химик, как и отец, во время аварии на заводе была страшно обожжена кислотой и умерла в мучениях. Поэтому никто не возражал, когда Чичибабин с женой уехали на лечение за границу. Затем власти много раз продлевали сроки его командировки и переносили даты возвращения в Москву. Но Чичибабин возвращаться явно не собирался.
Не стремился на родину и академик Ипатьев: он теперь еще и опасался ареста, поскольку в ходе начавшегося в 1930 году дела Промпартии в тюрьму попали его ученики, кто-то из них мог рассказать следователям ОГПУ много интересного об учителе.
Власти тем временем не оставляли попыток вернуть Петра Капицу. В 1934 году тот решил провести отпуск, объехав на собственной машине Скандинавию, и добраться до СССР, чтобы повидаться с матерью. Кроме того, Капицу приглашал приехать в СССР его коллега и друг академик Николай Николаевич Семенов, с которым тот поддерживал переписку. Безопасность поездки в СССР гарантировали и мировая известность Капицы, и английские друзья, готовые, если что, поднять всех на его защиту, и даже то, что оба сына Капицы оставались в Англии и не могли стать средством для шантажа.
Но советское правительство хорошо подготовилось к возвращению невозвращенца. Незадолго до его приезда, в июне 1934 года, был видоизменен закон "О государственных преступлениях". В новой редакции в основном повторялись требования закона "О перебежчиках" 1929 года:
"Измена родине, т. е. действия, совершенные гражданами СССР в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу, караются высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишением свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества".
Но появились и новые пункты. Теперь члены семьи изменника родины, не донесшие вовремя о его намерениях, карались лишением свободы и конфискацией имущества. Так что если бы Капица с женой все-таки вырвались обратно за границу, пострадали бы их родственники в СССР.
Судя по документам, ученый вначале искренне не мог понять, почему партию и правительство не устраивает его работа в Англии, где, как он считал, он выполняет функции полномочного представителя советской науки. Он не понимал, что советское руководство волнует не его работа в Англии, а как оставить его в стране, не вызвав международного скандала и показав пример остальным невозвращенцам.
20 сентября 1934 года соратники сообщали отдыхавшему в Сочи Сталину:
"Ученый-физик, гражданин СССР, Капица вновь прибыл в СССР (на Менделеевский съезд). По нашему поручению тов. Пятаков вел с ним переговоры о работе в СССР, Капица отказался по мотивам:
а) исключительных условий, которые ему предоставлены в Англии для научной работы (хотя т. Пятаков предлагал ему все, что он потребует);
б) личной обязанностью перед руководителем Кембриджского института Резерфордом, который помог ему стать ученым с мировым именем;
в) незаконченности некоторых работ, начатых в Англии, после окончания которых, через несколько лет, он готов работать в Союзе, гражданством которого он очень дорожит.
Капица заявил, что все свои изобретения он готов дать Союзу, и приглашает любую научную делегацию в его лабораторию в Кембридже для принятия его изобретений, а также студентов для обучения. В частности, в бытность в Харькове Капица передал физико-химическому институту чертежи его машины по производству жидкого гелия (жидкий гелий устраняет всякое сопротивление проводимости электрического тока и тем самым вызывает революцию в электротехнике).
Мы предлагаем:
а) поговорить с Капицей еще раз от имени правительства;
б) если переговоры не приведут к желательному результату, задержать Капицу для отбывания воинской повинности, которую он не отбывал еще;
в) во всяком случае, не выпускать Капицу за границу даже временно, так как есть все основания думать, что он больше не вернется в Союз, а изобретения скроет;
г) в крайнем случае применить арест.
Задержание Капицы в Союзе вызовет большой шум в Англии (известны его связи с Болдуином, Саймоном и другими политическими деятелями Англии), на основании чего Крестинский (заместитель наркома иностранных дел.— "Власть") решительно возражает против задержания. Мы думаем, что такому положению, когда наш гражданин снабжает чужую страну изобретениями, имеющими военное значение, надо положить конец.
Просим срочно сообщить Ваше мнение".
"Капицу можно не арестовывать формально,— ответил Сталин,— но нужно обязательно задержать его в СССР и не выпускать в Англию на основании известного закона о невозвращенцах. Это будет нечто вроде домашнего ареста. Потом увидим".
Ученый возражал, англичане протестовали. А власти постарались сделать клетку для Капицы золотой. В декабре 1934 года Политбюро приняло решение "О Капице", где говорилось:
"1. Организовать в составе Академии Наук Институт физических проблем.
2. Директором Института назначить проф. Капицу П. Л...
4. Обязать тт. Кагановича, Ягоду и Межлаука В. в двухдневный срок подобрать работника на должность пом. директора Института по хозяйственно-административной части и укомплектовать Институт научными работниками.
5. Поручить СНК СССР организовать строительство лаборатории Института с таким расчетом, чтобы оно было закончено в сентябре 1935 года.
6. Обязать Моссовет т. Булганина в месячный срок предоставить Капице квартиру в центре города в 5-7 комнат.
7. Выделить в распоряжение Капицы один новый Бьюик.
8. Обязать Комиссию Содействия ученым предоставить Капице дачу в Крыму для его семьи...
10. Поручить т. Межлауку В., НКИД и НКВД обсудить вопрос о возможности приобретения у Кембриджского университета оборудования и чертежей лаборатории Капицы".
Если на примере Капицы всем остальным невозвращенцам хотели продемонстрировать добрые намерения советского руководства, то из этой затеи ничего не вышло. Выбравшие свободу ученые, прежде всего два главных перебежчика Чичибабин и Ипатьев, все так же упорно продолжали уклоняться от возвращения в СССР, за что их в 1936 году лишили звания академиков и советского гражданства.
А хуже всего пришлось Петру Леонидовичу Капице. Он писал жене, отпущенной советскими властями в Англию, чтобы привезти детей в Москву:
"Положение угнетающее. Упал интерес к моей работе, а с другой стороны, товарищи-ученые так возмутились, что были, хотя бы на словах, сделаны попытки поставить мою работу в условия, которые попросту надо было считать нормальными, что без стеснения возмущаются: "Если нам то же сделали, то мы не то еще сделаем..." Помимо зависти, подозрений и всего прочего атмосфера создалась невозможная и прямо жуткая... Ученые здешние определенно недоброжелательно относятся к моему переезду сюда. Дескать, там он на пуховых перинах катался, пока мы тут терпели разные лишения, а теперь приехал и генералом будет. Поэтому весьма холодное отношение ко мне со стороны академиков".
Вопрос о том, где Петр Леонидович мог принести науке больше пользы, в СССР или в Англии, теперь навсегда останется открытым. Впрочем, если учесть, что на несколько лет его отстранили от дел за отказ работать с Берией над атомным проектом, ответ станет более определенным. Ученый может плодотворно работать там, где есть необходимые условия — возможность думать, не отвлекаясь на посторонние проблемы, обсуждать с понимающими людьми результаты, получать оборудование именно тогда, когда оно нужно. В конечном итоге от этого выигрывают все — и отечественная наука в первую очередь.

При содействии издательства Вагриус "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике Архив:
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1273737&NodesID=7

Добавлено: 03.12.09, 17:12 +0000

Путин: позитив, который был при Сталине, достигнут неприемлемой ценой
— 03.12.2009 15:51 —

Премьер-министр России Владимир Путин в четверг отвечает на вопросы телезрителей в рамках программы «Разговор с Владимиром Путиным. Продолжение». Отвечая на вопрос о роли Сталина, Путин сказал, что видит в этом вопросе «засаду», поэтому он и оставил этот вопрос на конец своего общения. «Нельзя давать оценку деятельности Сталина в целом», – сказал Путин. «Очевидно, что в первый период правления Сталина страна изменилась, став из аграрной индустриальной. Под руководством Сталина страна выиграла Великую отечественную войну. Но весь тот позитив, который был при Сталине, достигнут неприемлемой ценой. Репрессии были, и это неприемлемо. Был культ личности, и преступления против собственного народа, и это факт», – заявил премьер-министр.
Телетрансляцию «Прямой линии с Владимиром Путина» осуществляет телеканал «Вести 24».. «Газета.Ru»

http://www.gazeta.ru/news/lenta/2009/12/03/n_1431472.shtml

Добавлено: 05.12.09, 09:19 +0000

Добавлено: 06.12.09, 06:34 +0000

Не совсем понимаю такого черно-белого видения в истории. При Сталине может и было что хорошее, но факты из истории наших семей о чем говорят?

Не знаю про оружие, но паспорта тем же колхозникам начали выдавать уже после смерти Сталина.

Когда выселяли раскулаченных и репрессированных из их домов никто не смотрел - зима или не зима.

Это я по истории своего дедушки знаю. Но при этом он когда начали Сталина мазать черной краской после перестройки, сказал: Бессовестные ж эти люди, Сталин войну выиграл.
_________________
Мнение не бывает истинным, или ложным, а лишь полезным или бесполезным ( Шри Ауробиндо)

Добавлено: 07.12.09, 19:15 +0000

Добавлено: 08.12.09, 02:53 +0000

япона мать, Хөөе Ричбой СССР чини үхээд үмхиирчөө. Чи юун гээд эндэ ганцаараа үхэсэн Сталинынгаа бүксыг долёогоод яванабчи?

Добавлено: 08.12.09, 12:56 +0000

Добавлено: 08.12.09, 13:26 +0000

Обсуждаемое